В глазах многих XIX век – это в первую очередь эпоха расцвета научной мысли. Открытия во множестве различных областей сместили с пьедестала культурного авторитета религию и воздвигли на него научное объяснение законов природы. Однако, наравне с процессом, который Макс Вебер называл “разочарованием мира” в обществе можно было наблюдать и религиозный подъем. Викторианская эпоха была золотой эрой веры в сверхъестественные силы и энергии, в таинственное и оккультное.
Изменения в науке происходили настолько быстро, что в глазах широкой публики естественное и сверхъестественное зачастую не имело четких границ. Многое из того, что сегодня вызовет у нас усмешку своей очевидной ненаучностью, полтора-два века назад рассматривалось учеными как возможное новое открытие.
В кои-то веки это поветрие пришло не с Туманного Альбиона. Точку отсчета можно поставить в 1746 году, когда Питер ван Мушенбрук, проводя эксперименты по измерению электрического заряда, получил “шок такой жестокий, что тело мое было пронзено как будто ударом молнии”. Искры от этого разряда разнесло по всему миру. Врачи всех мастей взялись использовать изобретенную ван Мушенбруком “лейденскую банку” (первый конденсатор электрической энергии) для лечения всего чего угодно – и ревматизма, и головных болей, и чумы, и паралича. Иные назначали электричество панацеей от всех болезней. Проповедник-методист Джон Уэсли в 1756 году приобрел свой первый электростатический генератор – и тут же начал раздавать лечебные разряды направо и налево. Когда “Лондонский журнал” спросил, зачем он вообще связался с электричеством, Уэсли непоколебимо ответил, “чтобы принести как можно больше пользы.
Популярность лечение электричеством имело огромное, и вскоре различные мошенники начали экспроприировать научный жаргон. Одним из первых и самым значимым стал немец Франц Антон Месмер, начавший пропагандировать свои идеи “животной гравитации”. Дескать, если дать пациенту выпить некую патентованную жидкость на основе железа, а потом в нужные места потыкать его магнитами, то это значительно улучшит состояние здоровья. Правда, практически сразу терминологию и концепцию пришлось подправить – производитель магнитов попытался присвоить часть неполученной еще славы себе. Теперь суть заключалась в “животном магнетизме” – некоей субстанции, которая находится в каждом живом организме. Магниты были всего лишь проводником, а вообще для работы с пациентом достаточно было и тактильного контакта, не говоря уже о контакте через железный стержень или, тем паче, после принятия ванны в “магнетической жидкости”.
После непродолжительной попытки закрепиться в Австрии (отец исцеленной от слепоты пациентки гонялся за Месмером с мечом, после чего он сбежал из страны, а пациентка вновь потеряла зрение) наш герой обосновался в страждущем оккультизма Париже. Сняв роскошные комнаты в отеле Буйон, Месмер начал принимать пациентов в “покоях с чашей”. Те рассаживались вокруг большой деревянной лохани с “магнетической жидкостью” (пародии на все ту же лейденскую банку), опустив в нее железные стержни, в то время как сам Месмер, одетый в пурпурную мантию, ходил вокруг, пассами помогая движению магнетической жидкости и периодически направляя ее игрой на гармонике. Эта процедура вызывала у пациентов так называемый “кризис” – особенно сильный и длительный, сопровождающийся “невольными подергиваниями всех конечностей, а в теле – сокращением горла, спазмами в подреберной и надчревной областях, потемнением в и закатыванием глаз, пронзительными криками, слезами, икотой и неуемным смехом.”
Вообще, Месмер изучал медицину в Университете Вены и всячески пытался продвигать свой животный магнетизм как исключительно научную дисциплину. Но попытки добиться признания своего занятия у научного сообщества сам же и саботировал – отказывался хоть как-то систематизировать свои действия и всячески препятствовал осмотру своих пациентов независимыми врачами. В 1779 он написал довольно жалкую брошюру “Мемуары об открытии животного магнетизма”, где прославлял его как панацею от всех болезней. Брошюра эта не снискала какого-то уважения в той части общества, которую он жаждал завоевать, и два ученика Месмера уговорили его начать продавать животный магнетизм по франшизе. Распространение при этом велось исключительно через Масонскую ложу. В 1784 году правительство Людовика XVI все же обратило внимание на Месмера и назначило комиссию по изучению его работы. Две группы – от Академии наук и от Королевского медицинского сообщества – несколько раз по отдельности посещали клинику одного из учеников Месмера (сам он участвовать отказался) и в итоге сделали вывод, что никакой магнетической жидкости не существует, а всяческие конвульсии у пациентов вызывает внушение.
Отчет Академии наук получил очень широкое распространение, и Месмера короновали как “императора фальшивой науки”. Животный магнетизм высмеивали на каждом углу, даже пародировали в театре, и Месмер вскоре бежал из Парижа. Несколько лет он скитался по Европе, пока не вернулся в Австрию. Там он снова попытался открыть клинику, даже искал инвесторов в Британии – но на английский уже перевели проклятый отчет, и ему отказали. Некоторое время, правда, в определенных кругах английского общества тема животного магнетизма все же муссировалась, но скорее с позиции неэтичности. Если действительно возможно с помощью подобных процедур вызывать в пациентках “кризис”, это определенно приведет к злоупотреблениям (возможно – вероятно, сексуальным) со стороны недобросовестных врачей.
История вышла на новый виток в 1837 году, когда в Лондон приехал Жюль Дюпоте де Сенвуа. В родной Франции он успел стать довольно популярным магнетистом, но Англия отнеслась к нему довольно прохладно. Объявления, которые Дюпоте давал в газеты, оставались без ответа. Публичные эксперименты в больнице Миддсекс, куда он попал по знакомству, тоже не вызвали особого энтузиазма. На курсы по подписке никто не хотел ходить. Казалось, оставалось только паковать чемоданы, но тут судьба (в лице покровителя лорда Стэнхоупа – президента Медико-ботанического общества, бывшего шпиона и масона) свела его с доктором Эллиотсоном. Тот был известным, авторитетным и крайне популярным врачом. Одним из первых стал использовать и всячески рекламировать стетоскоп, участвовал в основании Лондонского университета и пропагандировал медицину как либеральную профессию, открытую для всех. Знакомство с Дюпоте стоило ему карьеры.
Животный магнетизм в подаче Дюпоте Эллиотсона восхитил и вдохновил. Он тут же переназвал его “месмеризмом” и принялся применять его для лечения страдающих от эпилепсии и истерии пациенток больницы Северного Лондона. “Магнетизируя” (или “месмеризируя”) несчастных – то есть, делая у них перед лицом некие пассы руками, заставляя магнетическую жидкость в их телах двигаться – Эллиотсон вводил их в состояние месмерического сна. Самые известные его пациентки, сестры Оки, при этом как будто пробуждали иную личность, полностью меняя характер. Они как шелуху сбрасывали обличье скромных и пугливых горничных, становясь развязными девицами – плясали, пели и хамили аудитории. А аудитория на месмерических сеансах присутствовала очень часто. Чтобы удостовериться в отсутствии притворства или мошенничества, достопочтимые господа пациенток щипали, дергали за волосы и заставляли принимать разные позы. По мере того как лечение продвигалось (буквально нескольких сеансов месмеризма было достаточно, чтобы сократить, а то и вовсе прекратить эпилептические приступы), пациентки начинали проявлять способности к ясновидению, с точностью прогнозируя, когда они выйдут из месмерического состояния или даже указывая врачам, как их правильно лечить.
В ноябре 1938 Эллиотсон взял старшую сестру Оки с собой на ночной обход больницы. Проходя мимо одной палаты Элизабет вдруг задрожала и объявила, что “Большой Джек, ангел смерти” стоит у постели пациента. У другой кровати она указала пальцем на “малыша Джека”. Той же ночью первый пациент скончался, а второй “едва избежал цепких когтей смерти”. Слухи о пророчествах Элизабет поползли по больнице, и Эллиотсона осадили студенты и другие пациенты. Им он тут же предоставил следующее научное объяснение – пациент на пороге смерти испускает некий аромат, обычным людям недоступный. Но находящиеся в состоянии месмерического транса вполне способны его заметить. История вышла настолько громкая, что она дошла до Томаса Уэйкли.
В 1823 году Уэйкли основал еженедельную газету The Lancet (“Скальпель”, выпускается до сих пор). Во-многом благодаря ему и похвале в Ланцете Эллиотсон изначально и был столь благожелательно принят широким лондонским обществом. В 1837, когда Дюпоте проводил свои первые эксперименты в больнице Северного Лондона, Уэйкли первым написал довольно амбивалентную статью, в духе “надо подождать с громкими заявлениями” – что, во многом, на некоторое время и придержало однозначно негативную волну в прессе. Но за почти два года многое изменилось, и Уэйкли стал однозначным противником месмеризма. Когда уже и Таймс стали называть больницу Северного Лондона “семинарией для мошенников”, а в Ланцет повалили встревоженные письма, Уэйкли начал сомневаться в Эллиотсоне. На некоторое время его сомнения были отложены, когда показалось, что Королевское медицинское сообщество собирает официальную комиссию по исследованию месмеризма – к Эллиотсону приходил Фарадей, а Чарльз Уитстон, соавтор электромагнитного телеграфа, проводил разные тесты. Но в итоге, когда оказалось, что никакой комиссии не было, Уэйкли пригласил собственных свидетелей, и своими собственными глазами решил убедиться, что такое происходит с сестрами Оки.
По результатам очередной демонстрации удивительных сил магнетизма он сделал однозначный вывод – об их отсутствии. Самовнушение и мошенничество,ну разве что отчасти ненамеренное. “Вылечившись” окончательно, девушки вынуждены были бы вернуться к своей рутинной, монотонной и безрадостной жизни горничных, а так они проживали в больнице, ходили по гостям и показывали трюки разным интересным людям. Эллиотсон с такими выводами не согласился, но статья в Ланцете вышла. Когда, несмотря на статью доктор продолжил проводить опыты, Уэйкли написал совету директоров больницы, и они приказали немедленно девушек выписать, а про месмеризм забыть. Эллиотсон немедленно уволился, а сестер поселил в своем доме.
Эллиотсон не провалился тут же в неизвестность, хотя его частная практика серьезно сократилась, – любопытные дамы и джентльмены по-прежнему приезжали к нему домой посмотреть на представления с сестрами. Медицинская карьера его была закончена, а про месмеризм перестали писать в газетах. Но он был первым предвестником волны оккультных сеансов, которые вскоре накроют Англию…